Диляра Тасбулатова - Мама, Колян и слово на букву «Б»
– Зачем? (спросила я ее). – Я же на компе пишу, для Фейсбука.
– Это несерьезно, сказала мама. Имеет вид какой-то идиотический, преходящий…
Я догадалась, о чем она.
– Думаешь, если я буду писать пером, ручкой то бишь, в книжку, то из меня Толстой получится?
– Дался тебе этот Толстой! (раздраженно сказала мама). – Не нужно замахиваться на гениев! Тут тебе и паркер ручка не поможет…
– Зачем ты тогда купила эти книжки?
Мама вздохнула. Лицо у нее было скорбное и в то же время с него не сходило выражение робкой надежды. Прямо как жена бездарного писателя, которая думает, что если он будет в день сидеть за столом часа четыре, то получится не хуже Толстого (я такую знала, она своего мужа запирала и всем объявила, что через год будет типа «Война и мир»: думала, главное – запереть в комнате).
– Ну, (сказала мама) я надеялась… Я же знаю, что у всех писателей были записные книжки…
– Это просто их так называют. На самом деле в записных книжках записаны были расходы на прачечную. Ну, или на проституток… На крайняк.
– Поняла! (просияла мама). – На прачечную – у Тургенева, а у Мопассана – на проституток! Ну а ты пиши в них замечания: что увидела, какое утро… Будет поэтично…
Пуп земли
Вычитала где-то: «Люди имеют лишь 46 хромосом, это на 2 меньше, чем у обычной картошки. Если считаешь себя пупом земли – запомни, картошка круче тебя!»
Прочла маме.
Мама расстроилась.
И вспомнила, как в какой-то телеигре (все это правда, а не анекдот) ведущий открыл четыре цифры и тут же закрыл с предложением какому-то Сидорову и какой-то обезьяне (это правда!) открыть те же окошки, которые он только что закрыл.
Сидоров ничего не открыл (три раза открывал не то, пока его ведущий не погнал с помоста). Обезьяна открыла все мгновенно. Без единой ошибки.
Это было давно, но, помню, мама тогда сказала очень печально:
– Неужели мы глупее обезьян? Я бы вот тоже, может, не смогла бы так быстро, как эта обезьяна, запомнить эти окошки… Бедный Сидоров! Может, он просто не выспался?
– Это нечестное соревнование (сказала я). – Обезьяне дали выспаться, Сидорову – нет. И все чтоб рейтинг был! Какие сволочи! Так унизить того, кто в принципе, если выспится и будет трезвый в кои-то веки, – звучит гордо!
– Откуда ты знаешь, что обезьяна выспалась? (спросила мама с подозрением).
– Знаю (сказала я). – У меня там продюсер знакомый…
– И что еще говорит?
– А говорит, что обезьяна-то сильно продвинутая, что ее долго учили – она еще не то умеет. Она и готовит, и детей нянчит, и в математике – но не высшей, конечно, но в такой простой, типа как счетовод, сечет получше не только Сидорова, но и нас с тобой!
Мама опять расстроилась.
– И что, – говорит мама, – они могут даже дать ей бюллетень для голосования?
– Не только могут, но и дают, мам! Такие, как она, и голосуют, как правило!
– Не ври! (вдруг закричала мама). – Я не видела около нашей школы во дворе, где пункт голосования был, ни одной обезьяны!
– Ха-ха! (сказала я). – Они дают доверенности! Ты просто ничего не знаешь!
В результате мама сильно на меня обиделась:
– Всему есть предел (сказала мама). – И ты все же не Свифт – так издеваться над человечеством.
– Нет (сказала я). – Я не Свифт, это точно. Мне далеко даже до обезьяны, какой там Свифт!
О педофилах
Тут мне стал писать и звать на свидание какой-то мужчина, лет на десять помладше.
Я маму спрашиваю:
– Как думаешь, на сколько мужчина должен быть младше женщины, чтобы женщина считалась педофилом?
Мама, не моргнув глазом:
– На полгода.
По мотивам ненависти и вражды
Когда художник Павленский прибил свою мошонку к брусчатке Красной площади, его, как вы помните, хотели судить за то, что он сделал это «по мотивам ненависти и вражды».
– Как, (сказала мама), – можно прибить свои органы «по мотивам ненависти и вражды»? У них же там главный убивец лежит – который по мотивам ненависти и вражды 30 миллионов на тот свет отправил – и ничего! Он чужие органы прибивал! А Павленский – свои! – Мама подумала и прибавила: – Мои органы, че захочу, то и сделаю! Главное – не чужие… – Потом, смутившись, тихо произнесла: – Ты только не пиши этого… А то скажут – старуха, а вон че говорит! Соседка осуждает Павленского, и я с ней поссорилась…
– Че говорит?
– А! Говорит, всем им делать нечего: я, говорит, с утра до вечера работаю, мне некогда органы прибивать!
– А ты?
– А я ей сказала, что она глупая… Сказала – а что тебе-то прибивать? Сказала, что «органы» – это игра слов, что он против беспредела типа. Беспредела органов милиции типа…
– А она?
– Ничего не поняла и вдруг завыла – деревенская она… И стала говорить мне скороговоркой, что ее муж давно… ну, не тово… ну, ты понимаешь? Вот ей и обидно стало, что кто-то здоровые прибил… органы… Она говорит, что у нее муж-алкаш, ему прибивай не прибивай, все равно… И что когда она к нему с любовью пристает, он говорит, что ему все равно – у него органы как прибитые… Ну, ты понимаешь?
– Понимаю!
– Обидно ей… Эх, говорит, здоровые прибил! Хотя худенький он, видно сразу – непьющий! Жене счастье! А он взял и испортил их… Ну, я ее тогда пожалела и говорю: а че ты политику сюда шьешь? Сказала бы сразу, что позавидовала его здоровым органам!
– А она?
– Помирились… Но не сразу, а на следующий день… Ты кусок торта видела в холодильнике? Так это она принесла. Говорит: теть Нель, эт я так… про органы… Это я о своем, о девичьем…
Цитируя Довлатова
Как-то зашла к нам соседка (такая, полукультурная, не Колян, но и не Лотман).
Мама у меня наивняк иногда: сидит с ней чай пьет и вдруг говорит:
– Бывает у человека вид похабный, а елда здоровая. Типа отдельной колбасы… (Довлатова то есть цитирует без предупреждения).
Соседка бледнеет, потом краснеет.
И говорит:
– У какого человека?
Мама говорит:
– У Ленина, к примеру.
У соседки лезут глаза на лоб, а я намеренно молчу: думаю, чем кончится?
Соседка краснеет еще больше и говорит:
– Откуда вы знаете, какая была… ну… эт самое… у Ленина?
Мама говорит:
– Да, конечно, не знаю, это, наверно, Крупская знала, да и то не факт (соседка краснеет уже густо и поражается – ведь мама робкая, старенькая и интеллигентная).
– Да мне все равно (продолжает мама), – что там у него было, просто смешно: «типа отдельной колбасы».
И смеется.
Соседка теряет дар речи, думает, наверно, что мама уже умом тронулась.
Тут я вступаю:
– Это юмор (говорю), – такой. Писатель – Довлатов. Самый читаемый в России. Слова – не его, а его персонажа. Вульгарного такого персонажа. Простого человека.
Соседка облегченно вздыхает:
– Ах, вон оно что!
Но тут же опять хмурится:
– Юмор у него какой-то… Похабный… И при чем тут колбаса?
– Колбаса всегда причем (говорю я). – Вот не будет колбасы, так и, извините, елду будет не с чем сравнить…
Соседка вдруг говорит (развелась с мужем-алкашом когда-то):
– Ни елды тебе, ни колбасы, господи прости…
– Так о том и речь (говорю).
– Теперь все ясно (подытоживает соседка).
Слово на букву «Б»
Говорю маме:
– Надо прощаться, – говорю, – с европейскими ценностями.
– А у тебя были европейские ценности? Стекляшки из Венеции, пара платьев – какой-то там, ты говорила, хвастаясь, Ральф Лорен, ну и вроде коробочка для лекарств с портретом Мерилин… Небольшие ценности, честно говоря.
– Я о свободе-равенстве-братстве.
– А! Я знаю, ты любишь милиционерам об этом говорить, а они не понимают. Говорят: «Документы покажи!» Ну и прибавляют это слово на букву «б»…
– Братство?
– Ага. Братство.
Литературные вьетнамцы
…Кто-то предположил, что одной очень плодовитой писательнице книжки клепают вьетнамцы в подвале.
На что мама сказала:
– Ты же тоже много пишешь. И про тебя скоро так скажут. Да, честно говоря, я сама уже подозреваю, что у тебя под кроватью сидит не менее пяти вьетнамцев – один человек столько не напишет. Я иногда туда веником лезу, чтобы проверить: но я достать не могу до стены, они, наверно, в нее вжимаются.
– Мне до той писательницы далеко…
– Ну конечно: у нее целый подвал есть, а у тебя только кровать, под которой от силы пять вьетнамцев могут спрятаться. Но вот еда уходит стремительно: вчера кто-то съел две пачки пельменей.
– Да ты же сама их отнесла консьержке!
– Ну да, забыла совсем… Я отнесла и сказала, что это за работу: может, она тебе что-нибудь напишет. Для количества хотя бы.
– А как насчет качества?
– Ты думаешь, у нее хуже получится? То же самое примерно, а может, даже и получше… За это ты не волнуйся: за пачку пельменей станешь знаменитостью.
